Лея ещё раз посмотрела на пакет сока в своих руках, вздохнула и поставила его обратно в холодильник.
— Точно всё в порядке? — спросила она, изучая рисунок на стенах, имитирующих деревянные панели.
— Да, — Сорел обнял её за плечи и прижал к себе. — Не совсем, но — да. Спасибо, что пришла.
— Всегда пожалуйста, — Лея улыбнулась. — Ну, я пошла.
— Я провожу тебя до Академии, — Сорел снял с вешалки куртку. — Ничего?
— Очень даже ничего, — Лея взглянула на мужа с некоторой опаской. — Хотя причина столь трогательной заботы мне и не ясна.
— Просто опасаюсь, что если ты пойдёшь одна, ещё до полуночи меня постигнет масса новых впечатлений.
— Ты это… на что намекаешь?!
— Ни на что. У тебя дар притягивать неприятности, забыла? — Сорел закрыл за собой дверь и тщательно запер замок — конечно, Земля очень цивилизованная планета, но всё-таки не Вулкан.
— Ладно, — от нечего делать Лея засунула руки в карманы мундира, что вообще-то строго-настрого запрещалось делать. — Ой!
— Что значит «ой»? — осведомился Сорел.
— Это значит, что я — кретинка распоследняя!
— Приятно, что ты, наконец, это осознала… ой!
— Что значит «ой»? — мстительно поинтересовалась Лея.
— Это значит, что у меня в теле не так много костей, чтобы ломать их за каждую мою правдивую реплику! Кстати, ты только что подтвердила её активным действием в моём направлении… что?!
— Я тебе это ещё две недели назад должна была отдать, — Лея вытащила из кармана что-то тяжёлое и блестящее. — Перекладывала из кармана в карман, и всё время забывала… вот.
Она взяла его за руку и вложила в раскрытую ладонь ромуланскую хищную птицу — трофей, найденный Эван в старой землянке две недели назад.
— Эт'ксаи?! — Сорел недоумённо уставился на знак. Потом на Лею. Потом снова на знак. И опять на Лею. — Где ты это взяла?!
— Это не я. Эван нашла его там же, где мы сгущёнку и старые снаряды откопали. Я хотела его тебе сразу отдать, но не успела, а потом занятия навалились… не до того стало.
— Но это же значит…
— Да, — вздохнула Лея. — Это значит, что он провалялся там два с половиной века самое меньшее.
— У меня странное чувство… — Сорел осторожно погладил кончиками пальцев распахнутые крылья эт'ксаи. — Как будто я уже однажды держал его в руках… вот только не могу вспомнить, когда и где.
— Не забивай себе голову, — Лея с тревогой посмотрела на его отрешённое лицо и решительно взяла под руку. — Чувства — это вне твоей компетенции. Потом разберёмся, чьё это и откуда. Сорел, ты можешь и дальше стоять здесь с пустыми глазами и печатью одухотворённой скорби на мрачном челе, но я, пожалуй, пойду. Уже слишком поздно.
— Извини, — очнулся Сорел. — Конечно, поздно, и тебе давно пора спать. Идём.
* * *
Алекс сидела в своей комнате на втором этаже и перелистывала страницы исторического романа о Наполеоне, не особо вникая в смысл скачущего перед глазами английского шрифта, ставшего таким удобным и привычным за эти годы. Почти что родным. И вот она снова перестала его понимать.
Долгие восемь лет она жила словно во сне, страстно мечтая лишь об одном — вернуться обратно. Туда, где всё было реально и привычно, где будущее рисовалось лишь смутными абрисами фантастических сериалов и мрачными прогнозами политиков — пусть. Прошлое, где жизнь протекала среди ежедневных ритуалов и жёсткого самоконтроля, выстроенного ею в течение последних, тридцати с лишним, лет в стройную логическую систему, позволяющую находить в себе силы для того, чтобы жить дальше — даже когда этого очень не хочется — это прошлое было ей ближе и привычнее данного настоящего, в котором всё оказалось настолько возможным и достижимым, что временами это её… беспокоило.
Впрочем, ныне она привыкла и к этому. Смирилась, что ли, как смирялась и прежде, когда что-либо происходило против её желания или намерения. На свете счастья нет, но есть покой и воля… Алекс саркастически улыбнулась и захлопнула книгу, вставая из-за стола. Почему же теперь, когда она почти смирилась с тем, что вернуться в прошлое нет никакой возможности, прошлое вернулось к ней само — да ещё и в столь радикальной форме?..
Чур меня, чур.
Хорошо, что хотя бы Джон не ругался из-за её бенефиса. Чёрт бы побрал эту её детскую привычку сканировать всех и вся, что находится в поле её зрения! Агата, конечно, давно научила её контролировать подобные выбрыки самосознания, но вот, поди ж ты… Опять не успела поставить блок — любопытство оказалось сильнее. Хорошо, что она, по крайней мере, не слышит мысли всех тех, кто её окружает, без своего на то желания. Подобное счастье тоже приходит далеко не сразу, и далеко не ко всем. Ей повезло — научилась. Потому и живёт со своей семьёй, а не за бетонным забором, как многие другие несчастные дети, наделённые Даром. Нет, их жизнь, конечно, несчастной не назовёшь, но… несвобода есть несвобода.
Так что ей, можно сказать, ещё повезло. Жизнь сложилась относительно удачно. Хотя нет — сегодня, пожалуй, не очень. Но кто же мог знать, что всё так получится? Обычно в таких случаях никто, кроме телепатов, не мог понять, что его мысли были прочитаны; вулканцы, разве что, но не полная же она идиотка, чтобы лезть в мысли чужаков. Сомнительное удовольствие, знаете ли. Следовательно, Лея — телепат. Не так чтобы очень, как говорится, но кое-что имеется. Логично, в общем-то — изменилась же она, кто сказал, что этого не могло произойти со всеми остальными? И, кстати, остальные — это кто? Только ли те, кого перечислила Лея, или сюда ввалился весь старый добрый террористический отряд имени тов. Дж. Шеридана? Ну уж… Алекс потрясла головой. Это было бы, пожалуй, слишком даже для её странного сна. Так что всё логично.
И всё же… До сих пор ещё никто, кроме Агаты и ещё нескольких старших преподавателей не мог оттолкнуть её с такой яростной силой.
Алекс подошла к окну и отодвинула занавеску, глядя в вечереющее небо. И ещё это присутствие второго разума… чужая боль, смятение чувств, застигнутых врасплох сторонним наблюдателем. Это было интересно. В принципе, некоторые телепаты способны объединять свои мысли с чужими, но, как правило, лишь на короткий срок и не от хорошей жизни. Нет, здесь что-то иное. Конечно, Лея выросла на Вулкане и всё такое прочее… и что с того? Алекс несколько раз видела Спока, было дело, даже просканировала сгоряча. В детстве. Раннем. Очень. Больше она таких глупостей не совершала. Не упоминая о грустном, максимум интересного, что удалось извлечь из этого культурного мероприятия, так это — сплошная блокировка мыслей, о которую по молодости лет очень больно ударяешься, да иронически выгнутая бровь, как и всегда в таких случаях, впрочем. И никакого присутствия постороннего разума.
Алекс в раздражении уставилась на маленького плюшевого зайца, сидящего на спинке её дивана. Повинуясь мысленному приказу девушки, беспомощная игрушка взмыла вверх и сделала несколько кругов по комнате, после чего Алекс бережно опустила её на прежнее место.
Эмоции ничего не изменят. Ей нужен совет знающего человека.
Понаблюдав ещё какое-то время за тем, как на небе разгораются первые звёзды, Алекс прошла к экрану видеосвязи и набрала номер человека, которому привыкла доверять всегда и во всём — насколько вообще можно кому-либо верить в этом странном мире. Экран замерцал нежно-зеленоватым отсветом режима ожидания. Наконец, абонент ответил, и Алекс увидела знакомое дружелюбное лицо женщины, которая была ей воспитателем и просто хорошим другом на протяжении последних шести лет.
— Мисс Бестер?
* * *
Провожая Лею домой — теперь она называла этим словом холодные стены Звёздной Академии, словно и не было в её жизни маленького двухэтажного дома, окружённого садом — Сорел внимательно прислушивался к Леиному щебетанию, временами что-то отвечал, и даже, кажется, ни разу не потерял нити разговора. Лея рассказывала обо всём сразу, сбиваясь с пятого на десятое — ей хотелось рассказать ему так много, а времени было так мало! С другой стороны, это была её обычная манера общаться, и он привык понимать её с полуслова ещё в те годы, когда даже приёмные мать и отец терялись в том потоке информации, котрый она вываливала на всех окружающих, прочитав очередную книгу или посмотрев новый голофильм. В те редкие моменты, когда она забывала о своей вечной войне с вулканским шовинизмом, а он сам слишком уставал от самим же созданного образа противного старшего брата, они могли разговаривать часами. Ей всегда было трудно выбрать в разговоре что-то главное, что-то основное, из-за чего её монологи зачастую оставались понятными лишь для неё самой, да ещё для сестры, пожалуй; и Сорел незаметно и аккуратно направлял её мысли в нужное русло, задавая именно те вопросы, которые она хотела услышать и именно в то время, когда это было необходимо, чтобы она, так или иначе, научилась строить свою речь в форме, доступной для понимания всех окружающих. Как ни странно, это сработало — дивясь на столь редкую в его годы тупость, она начала выдавать на гора такие умозаключения, от которых дохли даже вулканские мухи, зато, наконец, научилась говорить внятно.
